– Да, когда вы у себя в мастерской. – Он обвел рукой комнату. – В этом я убедился, проведя у вас уже немало времени. Но деловой мир – совсем иное.

– Он меня не интересует.

– Прекрасно. – Он вновь улыбнулся, как если бы услышал восхитивший его ответ. – Меня же этот мир, напротив, весьма привлекает. Уверяю вас, в нем есть свои радости.

Она должна была бы чувствовать себя не очень удобно, находясь где-то внизу, на скамейке, в то время как он почти нависал над ней, ведя разговор с вершины собственного роста. Но, по-видимому, такое не приходило ей в голову. Она ответила тем же неуступчивым тоном:

– Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мою работу, мистер Суини. Я делаю то, что мне хочется, когда хочется и вполне довольна своей судьбой.

– Да, то, что хочется и когда хочется, – повторил он. – И делаете очень хорошо. Но беда, если ваши способности не будут замечены, если вы останетесь на том же месте. Что касается вмешательства в вашу работу, у меня нет ни малейшего намерения совершать то, чего вы так опасаетесь. А вот наблюдать, как вы работаете, очень интересно. – Он обвел глазами комнату и повторил:

– Да, очень интересно.

Она вскочила со скамьи, куда лучше беседовать, стоя на собственных ногах, и, чтобы не дать ему преимущества в разговоре, поспешно произнесла:

– Мне не нужен наблюдатель. И не нужен менеджер.

– О нет, именно он и нужен вам, Маргарет Мэри. Его-то вам и не хватает.

– Много вы знаете обо мне! – пробормотала она негодующе и принялась ходить по комнате. – Дублинский хитрец в модных ботинках!..

Он, кажется, сказал: за двойную цену! Она не могла перепутать. Вдвое больше, чем она просила. А ей ведь необходимо регулярно давать деньги для матери, оплачивать невесть сколько счетов, и химикалии стоят убийственно дорого.

– Что мне действительно нужно, – продолжала она, резко остановившись, – это тишина и покой.

И больше места. – Даже присутствие одного человека в мастерской, казалось ей, переполняет комнату до отказа, не оставляя свободного пространства. – Больше места, – раздраженно повторила она, – а вовсе не человек вроде вас, который заявляется сюда и начинает излагать свои заявки: три вазы – к следующей неделе, или двадцать пресс-папье, или полдюжины бокалов с розовой ножкой. У меня не конвейер, мистер Суини. Я художник!

С невозмутимым видом он вытащил из кармана блокнот и ручку с золотым пером и начал писать.

– Что вы там делаете?

– Записываю для памяти, что не следует давать вам приказания насчет ваз, пресс-папье и бокалов на розовой ножке.

Ее губы непроизвольно растянулись в улыбку, которую она все же подавила.

– Да, я не терплю никаких приказаний! Он внимательно посмотрел на нее.

– Что ж, это зафиксировано. Знаете, мисс Конкеннан, у меня, кроме галереи, парочка фабрик, и я немного представляю себе разницу между поточным производством и искусством. Я зарабатываю себе на жизнь и тем, и другим.

– Что ж, вам очень повезло. – Она взмахнула обеими руками перед тем, как упереть их в бока. – Примите мои поздравления. Но зачем вам понадобилась я?

– Никакой нужды, собственно, нет. Я просто хочу этого.

Она вздернула подбородок.

– Но у меня нет ни малейшего желания!

– Не правда, я вам необходим. Мы можем неплохо дополнить друг друга, поверьте мне. Я помогу вам сделаться богатой, мисс Конкеннан. И более того – знаменитой.

Он заметил, как что-то мелькнуло в ее взгляде. Ага, удовлетворенно подумал он, тщеславие. И подобрать к нему ключ было совсем легко.

– Неужели вы создаете свои произведения для того, чтобы они пылились на ваших собственных полках или в шкафах? Продаете мизерное количество, только чтобы отогнать призрак голода от ваших дверей, а остальное держите в неизвестности? Разве вы не хотите, чтобы ваши работы оценивали по заслугам, восхищались ими, аплодировали, наконец? Или… – голос его стал чуть насмешливым, – может быть, вы просто побаиваетесь людского мнения?

Она сразу откликнулась.

– Я ничего не боюсь. Я знаю себе цену. Долгих три года я торчала на стекольном заводе в Венеции, работая как подмастерье. Но там я научилась мастерству, а не искусству. Потому что искусству научиться нельзя. Оно или есть в человеке, в его душе, или его нет, – она приложила ладонь к груди. – Но во мне оно есть, и я вдыхаю его в стекло. А кому не нравится то, что я делаю, может отправляться ко всем чертям.

– Что ж, это тоже точка зрения. Хотите, я устрою вам выставку у себя в галерее, и мы увидим, сколько человек из числа посетителей отправятся ко всем чертям?

Звучит как вызов, будь он неладен, этот денежный мешок! Но она не чувствует в себе готовности к такому экзамену!

Она ответила хмуро:

– Выставить себя на обозрение, чтобы кучка объевшихся ценителей обнюхивала мои работы с бокалами шампанского в руках?

– Вы просто боитесь, так и скажите.

Она слегка присвистнула и направилась к дверям.

– Уходите, – сурово сказала она, повернувшись к нему оттуда. – Уходите, чтобы я могла подумать. Вы совсем заморочили мне голову.

– Хорошо, поговорим завтра утром. – Он начал надевать пальто. – Может быть, вы порекомендуете мне, где я могу остановиться на ночь? Недалеко отсюда.

– В конце дороги. Коттедж под названием «Блекторн».

– Я видел его. – Он застегнул пальто. – Там хороший сад. Весьма ухоженный.

– Там все ухожено. И там очень мягкие постели и вкусная еда. Потому что хозяйка – моя собственная сестра, и она создана для домашнего тепла и уюта. Как рыба для воды.

Он с некоторым удивлением взглянул на нее – что за ехидный тон? – но спокойно ответил:

– Значит, я могу рассчитывать, что хорошо отдохну и утром с новыми силами…

– А сейчас уходите! – прервала она его и открыла дверь в сад, где не прекращался дождь. – Утром я сама позвоню в «Блекторн», если надумаю продолжить наш разговор.

– Приятно было повидать вас, мисс Конкеннан. – Он взял ее руку, хотя та и не была предложена, и некоторое время не выпускал из своей. – И еще более приятно было увидеть ваши работы.

И вдруг неожиданно для себя самого он поднес ее руку к губам, ощутив неповторимый запах ее кожи. Мегги удивилась не меньше, чем он сам.

– Значит, до завтра.

– Дождитесь сначала приглашения, – бросила она и захлопнула за ним дверь.

В гостинице «Блекторн» ячменные лепешки были постоянно горячими, букеты цветов свежими, и чайник никогда не снимался с огня.

Хотя сезон был не гостевой, Брианна Конкеннан радушно встретила Рогана, с той мягкой домашней манерой, с которой принимала уже немало постояльцев, побывавших в ее небольшой гостинице за время, прошедшее со смерти отца.